Линда
25.11.
Несколько десятилетий тому назад католики и евангелисты жили друг с другом, как кошка с собакой.
И вот кирпичник Хельман взял в жёны католичку и привёл её из католического соседнего села Кирхьвюстен в евангельскую Землю Липпе. «Ничего хорошего из этого никогда не будет», — говорили люди. А путь в Лохейден по просёлочной дороге занимал хороших полчаса. Дом Хельмана стоял сразу за границей владений Липпе. «Малой, да свой», — любил повторять Мартин. Он гордился своим кирпичным домом. Участок он получил в 1919 году.
Тогда в Земле Липпе владения, которые находились в совместном пользовании, были распределены. Большим дворам нарезались лучшие участки пашни и лугов, а для бедной черни оставались плохие земли. Но Мартин Хельман был доволен. Он год за годом свой доход в летний сезон сразу же вкладывал в камень, строительный лес, и, когда во время инфляции многие потеряли свои деньги, у него на участке был целый склад камня, песка, извести, балок…
Он женился на светловолосой Линде из соседнего села и начал с нею строить маленький дом. Сначала жители Лохейдена косились. Линда была намного моложе Мартина. Линда была из Пруссии. Она рядом с худым, как селёдка, Мартином казалась такой массивной, как воз сена рядом с куриным насестом. Это всё соседи обоим ещё бы простили, может быть. Но одного они не могли переварить: Линда была католичкой и каждое воскресенье бегала три с половиной километра в Кирхьвюстен к мессе.
Её все игнорировали. Больше чем «ну, здрасьте» никто не говорил с ней. Только, когда Хельман в 1924 году на всё лето отправился на обжиг кирпича, сельчане прониклись уважением к этой «оттуда» Дом тогда вырос только на цокольный этаж. Линда жила в сарае во дворе рядом с козьим хлевом. Больше половины мужчин села в марте отправились на заработки. Мартин тоже. Время инфляции закончилось, можно было снова заработать звонкую монету.
Едва Мартин ушёл, Линда взялась за инструменты; замешивала раствор, таскала камни, пилила балки и начала, наконец, кладку. Продвигалось медленно, но продвигалось. Соседки уже давно заметили: она была беременной. Но она себя не щадила.
Первый, кто пришёл к Линде, был старый Гёкельман. Он много лет в летний сезон работал каменщиком, но с работой пришлось расстаться. Его спина сгорбилась от ревматизма. Редко, когда видели его без палки. Гёкельман зашёл на участок Линды в страстную пятницу 1924 года. Она как раз вышла из сарая и схватилась за тачку. «Доброе утро», — поприветствовал он её. «И Вам также», — ответила Линда. «Сегодня не стоило бы работать», — сказал Гёкельман. Она враждебно на него посмотрела. «Почему же?» «Сегодня страстная пятница, самая святая пятница у нас». «Я католичка», — ответила она. «Я знаю. Но существуют же приличия». Его упрёк её задел. Она опустила тачку, упёрла кулаки в бока и горько сказала: «Приличия? Да их здешние сожрали половниками! Они относятся ко мне хуже, чем к своим козам в хлеву, не так ли?» «Один должен начать», — сказал старик. Она уставилась на него. Он смотрел на неё из-под козырька своей фуражки. И выдержал её взгляд. «Один должен начать». «Вы правы», — согласилась она.
Они помолчали, потом она сказала: «Странно, тебя обливают грязью, и ты же должен следить, чтобы не запустить ею в ответ». Она завела тачку назад в сарай. «У меня есть немного вина», — предложила она Гёкельману. Он отказался и сказал: «Не торопись! Не торопись, другие должны созреть», Но в страстную субботу он уже стоял на стройке. Старик вытащил свой старый мастерок. Тот был красным от ржавчины. Линда аж взвыла от радости. Гёкельман немного делал, он поднимал углы, выделывал проёмы окон и дверей. Ему даже не нужен был уровень. «У меня глазомер», — сказал он гордо, когда заметил, что Линда, сомневаясь, приложила к стене грузило.
В июле в обед Линде пришлось срочно сойти с лесов. Начались схватки. Гёкельман побежал за повивальной бабкой. «Должна быть их из Кирхьвюстена, Филиппович», — отказала госпожа Вильдермут. «Постыдились бы!» — возмутился Гёкельман. — «Человек есть человек, а католиком ли евангелистом будет, ему ещё нужно родиться». Стыдно ли стало повивальной бабке или она надеялась на евангельские крестины, неизвестно, но она схватила свой чемоданчик, вскочила на велосипед и намного раньше Гёкельмана была в сарае Линды. Когда госпожа Пивит, ближайшая соседка, это увидела, она побежала помочь.
Линда никогда не доставляла много хлопот, роды были лёгкими. Но массивная статная мать родила крошечное дитя. Девочка была такой слабенькой, что Линда поторопила: «Окрестите её! Окрестите её Бенедиктой Марией». Часто случалось, что крестила повивальная бабка. Часто было поздно звать священника из города. Но с католическим именем, что должен был получить ребёнок, госпожа Вильдермут была несогласна. Она спросила госпожу Пивит: «Не будешь крёстной, Динхен?» «Куда деваться», — льветила госпожа Пивит. Госпожа Вильдермут с некоторым удовлетворением согласилась окрестить девочку. Крёстная евангелистка, она сама тоже. Это было правильно, что она помогала Линде, а не повивальная бабка из Кирхьвюстена.
Она начала приготовления. «Две свечи лежат в выдвижном ящике шкафа», — сказала Линда. Вильдермут принесла свежей воды из колодца, зажгла свечи и громко провозгласила: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого духа!» Полила обильно из половника на голову малышки и продолжила: «Нарекаю тебя Бенедиктой Марией», хитро прищурилась и решительно добавила: «И Леопольдиной!» Для уверенности она повторила: «Бенедикта Мария Леопольдина!» Леопольдина звучало, как евангельская победная труба. «Леопольдина?» — удивилась Линда. «Как крёстная, конечно, как Динхен Пивит» Спешные крестины были просто необходимы. Через шесть дней ребёнок умер. Линда отнесла его в Кирхьвюстен. Там девочку похоронили. Дьячок Пашман чуть звякнул погребальным колокольчиком. Кроме пастора, хмуро читающего панихиду, и Лены Финк, у гроба никого не было. И на родине люди не простили Линде мужа-евангелиста.После погребения Линда была уже на лесах. «Ну, ну», — беспокоился старый Гёкельман, но она лишь отмахнулась. Она разговаривала меньше обычного. Никто не видел, чтобы она плакала, хотя раньше глаза её были на мокром месте.
В августе началась уборка хлеба. Женщины помогали друг дружке. Однажды после обеда надвигалась стеной из-за горы гроза. Линда на своей делянке посадила весной лишь картофель. Ей бы дождь был кстати. Тут прибежала соседка Пивит и попросила: «Госпожа Хельман, у меня весь хлеб ещё в поле. Вы не поможете мне? Снопы нужно перенести в дом до дождя». Линда быстро спустилась с лесов и впряглась в телегу. Обе женщины работали, не разгибая спины, так что их платья потемнели от пота. Когда Линда втянула последнюю повозку в сарай, разразилась гроза.
С этого дня соседки были на «ты». Через несколько недель Линда начала копать картошку. Пришла Динхен Пивит. На руках её спал малыш. Она нашла несколько кустов картошки, что ещё стояли зелёными, и положила сына в борозду. «Тут хороший тенёк», — сказала она. — «Солнце сегодня так жарит». И она включилась в работу. Через некоторое время маленький Вольфганг заплакал. Динхен как раз копала на другом конце поля. взяла малыша на руки, села у межи и покачала малыша. Он перестал плакать, но теперь, наконец, потекли слёзы Линды. Динхен увидела это, но не стала ей мешать. Потом Динхен покормила ребёнка и положила назад в борозду.
Когда в середине октября вернулся Хельман, он не поверил своим глазам: были уже установлены стропила. Незадолго до первых морозов Хельманы могли уже вселиться в кухню и одну комнату. На следующий год они достроили ещё две комнаты и заменили сарай на крепкий хлев. Там было достаточно места для двух свиней, двух коз и дюжины кур. В доме было бы достаточно места для сына и дочки, как себе воображала Линда, но детей у них больше не было.
Linda
Автор: Вилли Фэрманн (Willi Faehrmann)
Перевод: Валикова С.И.
0 Комментарии。